у йозефа не было причин возвращаться.
но он их себе создал.
он вообще любит создавать всякое. дурак.
придурок.
подонок.
тварь.
мразь.
мир мог бы стать для него страшным сном, если бы он остался там — там, откуда никто не возвращается.
кавинский вернулся. но отнюдь не под победный марш, а под звуки похорон и тихих поминок.
у йозефа кавинского не было другого выхода, кроме как мстить. после смерти вообще редко находишь что-то другое. умные идут по тропе « переосмыслить и начать жить заново », глупые « вернуться к прошлой жизни, словно ничего не было », и наконец вариант кавинского — для тех, кто позиционирует себя злым: « я убью вас, бляди ».
кавински был злым. так он, по крайней мере считал.
начиналось все с детства. кавинский был ребенком с фингалами под глазами, разбитыми коленями и костяшками пальцев. но он, как и все, читал сказки. в сказках он отдавал предпочтение антагонистам, постоянно расстраиваясь, что те в конце ничего не получают — для йозефа не существовало счастливых концов. даже свой получить не удалось, хотя теперь, когда представился второй шанс, он получит все, что захочет. вера в это непоколебимо позволяла ему тщательно планировать всевозможные способы возврата долга бедным « воронятам », которые так глубоко ушли в свои исследования, что даже не могут предположить возможность того, что кавински жив.
от одной этой мысли на душе становилось хорошо и приятно; ему хотелось рассмеяться — громко, дико, — но он молчал. впервые в жизни вместо пламени внутри себя он чувствовал могильный холод. дело было отнюдь не в том коротком моменте смерти, который ему удалось пережить. дело было в осознании своих собственных ошибок.
но кавинский просто был человеком. « человеки » часто совершают ошибки. и их за это часто бьют. но они поднимаются. они всегда поднимаются.
кавинскому надоело падать. честно.
кавински остается и будет оставаться тем же подонком, к которому все привыкли, однако, с совершенно иными методами и более продуманными планами. ему самому нравится думать о том, что он начинает меняться. он остается с собой, но переосмысливает многое. он не сворачивает со своего излюбленного пути — хаоса, — а просто ступает тверже, увереннее. йозеф горд самим собой. йозефу просто не кем больше гордиться. как ни крути, а поражение лишило его всего, что было у него раньше — собственная стая, вечеринка, торговля наркотиками и фальшивыми паспортами, — все пропало. растворилось в другом мире. прокопенко мертв — видимо ему воскреснуть не удалось, и это, конечно, расстраивало кавинского очень сильно. он хотел все вернуть на место.
он мог бы снова устроить себе жизнь, достав все из сна, но помнил, что энергетический пузырь не вечен. йозеф не мог сейчас постоянно доставать вещи, чтобы не дать ронану, тоже способному вторгаться в мир снов, понять, что кавински жив. вместо этого йозеф составляет список, который выполняет по мере появления возможности. он уже вернул себе любимую mitsubishi вместе с правами, запасся наркотиками, нашел место для жилья — домой не вернуться, но зато можно снять дом на краю генриетты, там, куда никому и в голову не придет соваться. список потихоньку выполнялся. в списке был какой-то непривычный порядок, противоположный сущности кавинского.
хаос всегда был его частью.
ему нравилось олицетворять его.
нравилось получать от него силу.
кавински не любил контроль. ненавидел его.
кавински — циклон. шторм. гроза. черная дыра. кавински утянет и не отпустит. кавински уничтожит и разбросает по всему миру.
после таких людей, как кавинский, хочется уехать в другую страну, чтобы восстановиться. хочется сменить окружение, хочется обо всем забыть. хочется загубить все в алкоголе, но даже вкус треклятой водки напоминает об этом русском, который так любит все взрывать, даже чужие жизни.
кавинскому нужна драма, нужны эмоции. он — энергетический вампир, который не вонзает свои клыки в шею, а лишь оставляет алеющие следы засосов. кавинскому кричат: « хватит! хватит! », а ему не хватит. он не умеет останавливаться. это глупо. бессмысленно. лишь замедляет безумный ход жизни, которая, кажется, сделала йозефа своим любимчиком — он, черт возьми, жив и планирует жить еще over дохуя лет. и за это время он точно сделает все, что хочет.
смерть — скучный побочный эффект. и теперь йозеф знает, о чем говорит. слишком хорошо знает.
теперь даже ему снятся кошмары, а вся эта напыщенная самоуверенность, в которой удалось убедить самого себя, начинает рассыпаться. смерть теперь пугает. не факт, что чудо произойдет второй раз, и он сможет снова вернуться к жизни, если что-то вдруг случится.
смерть — это ведь навсегда, а навсегда — это, блять, слишком долго.
не один ронан боялся чего-то.
апейрофобия кавинского крушила все его руины, а он все отказывался это принимать.
впервые жизнь кавинского замедляется, отметка на спидометре сменяется на 50 км/ч, и если для кого-то даже это быстро, то для йозефа, который привык к световым скоростям, это до ужаса медленно. хочется снова набрать скорость, рассечь небо кометой, найти конец вроде бы бесконечной вселенной. хочется творить невозможное, как это было всегда, но вместо этого кавинский прячется за стенами чужого дома и составляет списки.
весь пол его усыпан исписанными белыми листами. дом похож на убежище настоящего безумца, коим кавинский и вправду стал — в нем появились бесконтрольные черты; черным угле он изрисовывает бумагу, пытаясь что-то на ней изобразить. он пытается вспомнить то короткое мгновение, что он был мертв. пробел в памяти пугает его. в этот раз он чувствуется куда сильнее, чем после очередной пьяной вечеринки, после которой утром пытаешься вспомнить с кем успел пересосаться.
иногда кавинскому нравились пробелы в памяти, это было забавно. но в этот раз мысль о том, что что-то пропало из головы разрезало его сознание на две части — одна хотела все забросить, забыть, словно ничего и не было, и другая, которая испытывала дикий, животный страх при осознании того, что кавинский уже умер. он иногда даже не верил в то, что сейчас живой.
находиться в энергетическом пузыре было невыносимо. кавинскому что-то сильно сдавливало виски, заставляя голову раскалываться от боли. он уселся на капот красного мустанга, закурил. кавинский слышал звуки ручья и пение птиц. пузырь никогда не вызывал у него приятных ощущений, в ним всегда было что-то чужое — это ронана пузырь любил, сам йозеф был всего лишь вором, который приходил-уходил, забирал, что хотел, незаметно исчезал. в кавинском не было совести, и пузырь это знал. пузырь вообще знал так много, что это пугало, однако, он никак не пытался от йозефа избавиться. это заставляло кавинского немного напряженно курить одну сигарету за другой. он ждал и был уверен, что ждет не напрасно. ему даже казалось, что в этом пузырь его поддерживает.
ронан, наверное, чувствует себя здесь, как дома — мысль тоскливая, тягучая и неприятная. ее бы вырвать из-под кожи, но не получается. пузырь словно смеется. кавинский чувствует зависть и злость, но боится дать этим чувствам волю, потому что боится пузыря. это место никак не связано с йозефом; он вообще — вор, который пришел туда, от куда обычно ворует. пусть сейчас он и делает это куда реже, все равно, кавинский встревожен.
но он стоит на месте и ждет.
ждет, словно статуя. ну та, которую могли бы поставить у него над могилой, если бы она у него была.
та, что была бы из белого мрамора и разрисована друзьями-стритартерами баллончиками с краской — кто-то кричал бы о вандализме и неуважении, но кавинский бы радовался. было бы вообще забавно посмотреть на свою официальную могилу, будучи живым, плюнуть на землю и прокричать: « а я, блять, жив, мрази! ».
но йозеф кавинский не из тех, у кого будут могилы.
его вообще надо было бы кремировать и пустить по ветру. огонь это красиво. он любил огонь всем своим сердцем.
« murdered » — кавинский долго думал о том, кто будет у него в списке номер один, и решил спонтанно. это был пугающий вечер, когда йозеф сидел на вятхом диване в съемном доме и смотрел фильмы-страшилки. мысль о призраке сама навела на ноа. тем более, будет забавно посмотреть на лицо гэнси, когда все всплывет наружу. кавинский не был виноват в этом. он так же не был виноват в том, что видел ноа, хотя большинству простых людей это не было доступно. кавинский со времен своей смерти мало в чем был виноват, и это приятно тешило самолюбие. пока что ни один человек не мог предъявить ему претензии, а быть чистеньким, но при этом оставаться все тем же поддонком, кавинскому очень нравилось.
сигарета летит в кусты, йозеф нихуя не заботится о сохранении природы. это, в конце концов, энергитический пузырь. он точно переживет пару бычков.
— где этот проклятый призрак, — кавинский резко вскакивает с капота, разворачивается лицом к машине и пинает одно из передних колес.
ему никогда не нравились мустанги. глупая машина. именно, что глупая. его mitsubishi куда послушнее. ноа жерни явно был человеком странным, подверженным машинной моде на марки, вроде chevrole или bmw, наличие которых говорило о каком-то престиже владельца. mitsubishi evo кавинского была куплена специально для гонок и прекрасно служила своему хозяину, пусть тот и неоднократно лишался ее, но скоро находил замену во снах, которая ни чем не отличалась от оригинала.
кавинский мало знал о жерни, но ему и не надо было.
сам йозеф никогда бы не стал водиться с той компанией, которая была свойственна маленькому королю ричарду дику кэмбеллу гэнси, и нужда в ноа была скорее вынужденной, чем желанной — кавинский заставлял себя делать то, что надо, а не то, что хочется. то, что хочется он будет делать, когда вся эта эпопея закончится.
глухой звук ударившегося ботинка о колесо потух в шуме леса. атмосфера была слишком приятной, чтобы кавинский чувствовал себя в ней комфортно. он любит шум мотора, темноту трассы, запах бензина, а не светлое небо, птиц и цветы. кавинский раздражался. хотелось раздубасить автомобиль к чертям собачьим, это вполне могло привлечь внимание мальчишки-призрака, да вот только злить его не хотелось. не потому что непонятно, что он в порыве злости сделает, а потому что надо получить его расположение.
план кавинского был простым и незатейливым от слова совсем, но в его фанатзиях он был действенным, и это единственное, что имело значение.
